Историю бывшего военнопленного Владимира Цемы-Бурсова журналистка
проекта "Свои" Анна Курцановская узнала от его жены. Инна написала в личные сообщения в одной из соцсетей и попросила огласки этой ужасающей истории.
"Хочу, чтобы люди увидели, что в тюрьмах на территории российской федерации делают с нашими военнопленными", – подчеркнула она. Месяц назад Владимир вернулся из плена. После обмена 41-летний мужчина лечится в одном из медучреждений Полтавщины. Читайте историю Владимира Цемы-Бурсова в формате монолога.
Владимир Цема-Бурсов с семьей – женой и маленькой дочерью – жил в Мариуполе. Он военнослужащий 56-й отдельной мотопехотной бригады. До полномасштабного вторжения Владимир был коренастым мужчиной – при росте 191 см он весил 95 кг. В апреле 2022 года из металлургического комбината имени Ильича попал в плен, где пробыл 20 месяцев (вернулся во время обмена 3 января 2024 года).
За это время его вес снизился до 57 кг. Через месяц, что Владимир дома, врачи диагностировали у него много заболеваний, часть из которых переросла в стадию хронических. Пандемия застала на лайнере между Азией и Океанией.
Я старший солдат 56-й отдельной мотопехотной Мариупольской бригады в составе Вооруженных сил Украины. На контракте с ноября 2019 года. Моя должность – артист оркестра. До того как связать свою жизнь с армией, я работал музыкантом.
После окончания школы постоянно играл в самодеятельных группах, оркестрах и т.д. В 2019 году бросил "насиженное место" – Мариупольскую камерную филармонию и по совместительству Дворец культуры "Украинский дом" – и решил поработать на круизных лайнерах. У меня было два контракта, по полгода каждый.
Когда началась пандемия коронавируса, я как раз был на судне, курсировавшем между странами Азии и Океании. Там было 2,5 тысячи пассажиров и 700 членов экипажа, конечно же, пассажирский флот остановился. Это была середина лета 2020, когда вернулся в свой родной Мариуполь.
Некоторое время был в поисках работы. А потом товарищ из оркестра Нацгвардии рассказал о 56-й бригаде, в которую как раз шел набор в оркестр. Сразу позвонил своему будущему командиру. Он подтвердил, что в оркестр нужны люди, но нужно пройти медкомиссию – если все хорошо со здоровьем, то ждем вас в Вооруженных силах Украины. Я в родном городе, занимаюсь любимым делом – чего еще можно желать?
В первый день вторжения был на дежурстве.
Ночью 23 февраля 2022 года мне позвонил командир, сказал, что с завтрашнего дняна казарменном положении. А в этот момент бригады в Мариуполе не было, все боевые подразделения поехали на позиции в поселок Пески, это рядом с Донецком и Авдеевкой. Мы, как не боевое подразделение, остались здесь, как говорится, на хозяйстве. С нами еще было управление, руководство, в общем немного – около 150 человек.
Утром 24 февраля приезжаю в часть, вступаю на дежурство на КПП. А в то время часть людей, оставшихся на территории части А0989, где был пункт постоянной дислокации, эвакуируется. Я в тот день был дежурным, поэтому покидал местоположение нашей бригады последним. Это уже было около десяти вечера.
Работал на кухне и окапывался.
Первая локация, куда нас привезли, была школа №20 по проспекту Ильича.
Настроение было оптимистичным, шутили, смеялись – сейчас постреляют,
россияне от наших получат по зубам и вернутся к себе. Нет повода для паники, это все несерьезно – это мы тогда так думали.
Но уже скоро поняли, как ошибались. Выстрелы раздавались громче, снаряды падали чаще, бои происходили все ближе.
В школе нас было около 500 человек – военные из моей бригады, нацгвардейцы и азовцы. Я частично работал в полевой кухне, ходил в наряды. Что касается нашего подразделения, то мы преимущественно все наряды стояли на КПП, обычная караульная служба.
А через 10 дней из этой школы нас всех разбрасывали, кого куда. Здесь уже было большое скопление военной техники, автомобилей. То есть школа стала уже мишенью для россиян. Артиллерийские выстрелы не прекращались, а напротив приближались.
Нас разместили неподалеку от школы, в одной из админпостроек
металлургического комбината Ильича. Там мы делали тоже самое: либо на кухне работали, начиная с четырех утра разжигали полевую печку, либо ходили на пункты наблюдения. А еще окапывались, хоть на заводе и были объекты гражданской обороны.
Так и прошло 45 суток. Запомнился сплошной холод.
Было несколько попыток прорваться с завода.
Однажды дошла информация, что руководитель одного из подразделений
Мариупольского гарнизона с частью бойцов сдался в плен россиянам. И наши позиции вокруг завода "оголились", врагу дали "зеленый свет". Дальше начались разговоры, что мы не сможем удержаться на заводе, поэтому нужно искать пути выхода из вражеского кольца. 8 апреля выстроились в колонну и предприняли несколько попыток выехать за пределы предприятия. Но "голову" колонны разбила русская артиллерия, поэтому мы вернулись на завод. Были у нас и такие, кто верил в теорию заговора – говорили, что нас "сливают", потому что как только мы стартуем, то сразу начинается артобстрел, в результате которого уничтожают технику и убивают людей.
Я подготовил два автомобиля для очередной попытки уехать с завода. В общем, подготовка автомобиля в тех условиях выглядела так – найти целые колеса на территории завода, подлатать систему охлаждения двигателя внутреннего сгорания, тормозную систему, систему питания, электрику и т.д.
По дороге мой автомобиль чуть не сломался.
Наступает 12 апреля. Хочу отметить, что за несколько дней до этого был вариант идти на прорыв по другому маршруту, но в "голове" колонны должна была идти бронетехника. А сейчас в колонне тяжелого бронетранспортера у нас не было. Ночь идет мерзкий дождь. Тьма, ничего не видно, а фары включать нельзя. Водителям раздали маршрут движения на прорыв. Одна часть людей вышла с завода пешком, другая – села в автомобили и поехала по маршруту. Маршрут был предложен командованием нашей бригады, а они получили его от командования 36-й
отдельной бригады морской пехоты, которые, как я понимал, имели связь с высшим командованием. Все было спланировано, все были разбиты по группам, кто как, когда и куда будет двигаться.
Я был убежден, что буквально через несколько часов мы будем уже за городом, где-то по посадкам будем месить колесами грязи на пути к подконтрольной территории Запорожской области.
Мне такой маршрут дало наше руководство. Наступает вечер 12 апреля, наша
колонна уезжает. По ямам в темноте каким-то чудом мы выехали с завода.
Конкретно в моем автомобиле, который нашел на предприятии, в одной из ям оторвалась защита картера. Потом сзади врезался побратим, на его машине не было тормозов. Их ему перебило осколками, остался только ручной тросик.
Ехали на подконтрольную территорию, а попали в плен.
Нам удалось выбраться из комбината, переехать дорогу по проспекту Карпова и скрыться в заброшенном сельхозпредприятии. Переночевали там. Напомню, было очень холодно, сырость, туман, зуб на зуб не попадал. В моем автомобиле, кроме меня, еще два офицера, в другом – четыре человека, мы решили ехать дальше. На часах – четыре утра. Первый населенный пункт по карте – Каменское, это возле Мариуполя, далее – Старый Крым. Мы проехали два российских блокпоста с "каменными лицами". Вторая машина исчезла за одним из поворотов.
А наш путь закончился у проваленного моста, соединяющего Каменск и Старый Крым. Мы развернулись и поехали назад, искать другие пути из окружения. И на одном из блокпостов нас остановили, предложили выйти из автомобиля и пройти с ними, рядом был павильон для беседы, чтобы установить личность.
Пообщались, спросили откуда и куда направлялись, из каких подразделений ВСУ. Затем отвели в крытый бронированный "КрАЗ". А там уже сидели наши офицеры из 56-й бригады.
"Росгвардейцы" всех нас переписали, отвезли в Каменское СИЗО, оно не работало. Учреждение, наверное, на днях расконсервировали. Там мы посидели 3-4 часа в камерах с окнами без стекол, дальше связали руки, погрузили на КамАЗы и перевезли в Сартану. Через 2 дня ночью нас посадили в автобусы и утром привезли в Еленовскую колонию. Целый день мы просидели в тех автобусах. Нам принесли хлеб, батон, рогалики с повидлом и воду в баклажках. Хлеб с рогаликами были получерствыми, а вода технической. Мы и этому радовались, потому что хотели есть и пить. И только когда стало смеркаться, транспорт по одному стал заезжать за
шлюз на территорию тюрьмы.
В Еленовке встретил "живой коридор" — нас побили изрядно.
Запомнилось, как громко лаяли собаки, постоянно. А еще крики или команды, было непонятно. Автобус, в котором находился я, поравнялся с бараком. По команде выходим по одному. Нас встречает "вертухай", каждый из нас называет свою фамилию, имя и отчество и бежит в барак по "живому коридору". Слева трое, столько же справа. У каждого из них в руках "орудия труда" – у кого-то дубинка или резиновая палка, у других что-то вроде разделочной доски или ремешок с металлическими вставками. Каждый из них тебя бьет, по чему попадет.
А в конце этого "живого коридора" тебя встречает последний "вертухай" – он
подпрыгивает и ногой бьет тебя под дых. Он бил так сильно, что почти все падали с ног.
Потом всех посадили на "корты", заставили из обуви, из курток и других вещей вытащить шнурки и по команде мы побежали в здание через такой же "живой коридор". Не всем, но многим ребятам достались удары по почкам. Уже внутри нас обыскали, забрали все ценные вещи. Складывали их в коробку, которая уже была заполнена цепочками, кольцами, перстнями, часами. В тот вечер в Еленовку привезли около 900 человек, при этом колония не рассчитана на такое большое количество людей. Спали, плотно прижавшись друг к другу, даже пола не было видно. Если питание более или менее наладили, то с водой была большая проблема. Ее привозили откуда-то немного, а нам говорили, что Украина перебила водопровод, поэтому сидите теперь без воды. Периодически людей из Еленовки то вывозили, то сюда привозили.
В колонии в Луганской области работал в цехе, где во время коронавируса делали гробы.
В этой колонии пробыл до 19 апреля. В тот день нас выстроили во дворе. Я попал в число отобранных в отдельную колонну, в отдельный отряд. И снова мы в автобусе. И 20 под утро мы оказались в Суходольске, это на Луганщине. Там тоже для нас открыли законсервированный барак. Внутри стояли армейские двухэтажные застеленные кровати. Расселили, каждому показали его место, разъяснили правила поведения. Мы разложились и потом легли отдыхать. На другой день здесь наладилось с питанием. Порции были достаточно ничего. Единственное, что еда была одинакова. Но все это – мелочи по сравнению с тем, что нас ждало дальше.
Администрация предложила всем военнопленным добровольно поучаствовать в трудовой деятельности. То есть это было в мае, накануне лета, и можно было заниматься сельским хозяйством, какие-то у них там, наверное, были угодья. Также заниматься ремонтом и благоустройством территории. Что касается меня, то я отправился в деревообрабатывающий цех. Во время пандемии здесь производили гробы. И хотя я по профессии ни столяр, ни плотник, но все же с древесиной немного работать умею и люблю. Мы делали костыли и трости для своих собратьев, у которых были ранения. Вместе с нами работали уголовники, которые в колонии
отбывали срок за разные преступления. Мы нормально с ними общались, они даже заваривали нам чай, угощали сигаретами.
Думали, что я инструктор "Азова" и попросили сыграть на гитаре.
В Суходольске произошел эпизод, когда меня вызвали на допрос. Полностью
обыскали, вплоть до того, что вытащили стельки из ботинок и выгибали их, чтобы какой-нибудь миниатюрный предмет я не спрятал в подошве. Заводят меня в карцер, а там двое. И один из них, вроде бы тот, кто старше, говорит: “По нашей информации ты являешься инструктором в полку “Азов”. Я ответил им, что эта информация далека от истины. Но они не поверили, что только музыкант в военном оркестре. И начались "прилеты" по ногам, в грудную клетку, под дыхание. Обвинения – удары, и так на протяжении 15 минут. Потом, должно быть, им это надоело. Говорят, ну, если ты музыкант и сейчас принесем гитару, ты "слабаешь"? Ну конечно, сыграю, ответил.
Они ушли, сказали, что скоро вернутся. Захлопнули дверь, я остался в карцере. В мыслях только одно – как доказать, что я не инструктор "Азова", а музыкант.
Не проходит и полчаса, открывается дверь. Приказывают выйти. Вернули мне верхнюю одежду, отвели в админздание. И "вертухай" у одного из рабочих колонии спрашивает: "Где та дверь?" Ему показали. Мы вдвоем заходим туда и оказываемся на сцене актового зала. Там стоит ударная установка, на стойке бас-гитара и за кулисами электрогитара. Этот дознаватель посмотрел на меня снизу вверх и сказал: "Выходим!" По-видимому, по моей реакции увидел, что я не сконфузился, когда увидел музыкальные инструменты. А потом меня отвели к следователю, которому было глубоко наплевать, кто я. Спросил, где видел, вот тут подпиши и до
свидания.
"Ну, что, черти, добро пожаловать в ад!"
27 апреля после отбоя звучит команда "подъем", построение на улице. Снова
попадаю в группу, которую строят отдельно. Нас, а это примерно 150 человек, ведут в актовый зал. Там нас обыскивают, все внимательно просматривают. Построили в другом дворе, слышим – за воротами шум мотора. Понимаем, что будем куда-то уезжать. Каждый раз, когда нас куда-то увозили, мы были уверены, что на обмен. А потом поняли, что то звук КамАЗовских моторов, то настроение сразу упало. Это были не автобусы, и на улице было не очень жарко. Нам скрутили руки пластиковыми стяжками, шапку на нос, сверху обмотали скотчем, забросили в КамАЗы. И утром мы были на военном аэродроме. Это мы смогли разглядеть сквозь щели в шапках и отличить по звуку, слышен был гул самолетов и шум моторов военной техники. По дороге мы останавливались и к нам в колонну пристроилась еще машина, как потом уже выяснилось, также около 50 человек из Луганского СИЗО. Всего выходит около 200 человек. Ну и ходили слухи, что кто-то смог снять шапку и видел дорожный указатель с надписью Ростов, хотя я лично утверждать это
не могу. Нас трамбуют в самолет, как сельдь в консервную банку. Мы без
преувеличения лежали друг на друге. Это было очень тяжело. Летели часа четыре. А"вертухаи" еще умудряются периодически бить палками по головам и спинам военнопленных. Мы наивные думали, что будет обмен.
Когда прилетели, кто-то из ребят обратился к охранникам, мол, куда мы прилетели. А в ответ “вы прилетели в Киев”. А потом другой голос говорит: “Ну, что, черти, добро пожаловать в ад!”. С самолета нас сразу перевели в автозаки. Ехали, как тогдаказалось, больше часа. Когда остановились, услышали собачий лай. И мы поняли, что нас перевезли в другое место заключения. Я был в другой машине. Разгрузка происходила так: открывалась дверь, вытаскивали по одному человеку, наклоняли
пополам, тащили куда-то в темноту, там где-то его бросали, он стоял на коленях. И так по 10 человек из машины, закрывали машину, закрывали шлюз и затем брали следующую десятку. Я сидел, выходить не хотелось. Но я знал, что никуда не денусь. Выйти придется все-таки. Я пропустил, честно признаюсь, несколько человек, раньше которых должен был выйти. Глубоко вдохнул, выдохнул и отправился на выход.
Каждый день заставляли слушать русский гимн.
Вышел из машины, пополам сложенный побежал, где-то меня кинули, о какую-то стену я ударился головой. Кинули на коленях. Рядом набрасывали еще пацанов, набрали 10 человек, закрыли шлюз. Потащили нас вереницей в админдом, закинули в камеру. Там все стоят на коленях и на локтях на цементном полу. Было очень больно так стоять.
Из динамиков звучали песни военных лет – "Вставай страна огромная", "День
победы", "Темная ночь" и, конечно, гимн российской федерации. Никто из нас тогда не знал, что эти песни каждый день мы будем слушать в течение 20 месяцев.
Потом мы перешли, все так же изогнутыми буквой "Г" в жилой корпус, там нас фотографировали, записали все личные данные. Быстро стригли, раздевали, купали, то есть обливали холодной водой. Конечно, это все сопровождалось избиением – палками, дубинками, разделочными досками и шокерами. Одежду нашу забрали, разбросали по мешкам, которые подписали. Затем взяли отпечатки пальцев. И снова избиения, избивали куда доставали — спина, грудь, голова, руки, ноги. И поток мата в наш адрес. И при этом кричали, как бешеные: "Быстро, быстро, быстро". Вроде бы мы куда-то спешим.
После плена у меня "целый букет" болезней.
Как происходил обмен? В ночь на 4 января проснулись от того, что в коридоре, в нескольких камерах от нашей, услышали мат и лязг связки ключей. А еще беготня, суета. У нас было три варианта: очередное переселение, кого-то привезли или наоборот будут забирать. Обычно это происходило глубоко ночью. Мы все по очереди побежали в туалет, потому что неизвестно, кого заберут и как долго придется быть в пути. И снова улеглись, ожидая, что будет дальше. Шумело все ближе.
В нашей камере было 8 человек, четверых вызвали. Посадили в автозаки и увезли на аэродром. Самолет был просторным, не таким, когда нас доставляли в тюрьму. Были длинные скамейки. Руки, как раньше, уже не связывали, но их нужно было держать на коленях ладонями вверх, головы опущены. Я на какое-то время заснул, потому что плохо чувствовал себя. А проснулся когда самолет уже приземлился в Белгороде. Нас пересадили в автобус и увезли на границу с Украиной, в Сумскую область. Где-то на полпути из автобуса вышел конвой – их было двое. На прощание они прочитали нам проповедь, что мы не правильно ведем себя, что мы укропы и нацисты. Все то, что нам они рассказывали в течение всего времени в тюрьме. До границы с нами в автобусе оставался только водитель.
Кто-то вдали увидел украинский флаг и закричал от радости. А я был в ступоре, не было никаких чувств. В тот момент мне показалось, что это происходит не со мной. Просто до конца не мог понять, что я на свободе. Потом кто-то вошел в автобус и попросил нас выходить. Мы шли через границу в сторону других автобусов, нас встретили, разместили в автобусах и мы уехали. На Сумщине, где мы проезжали, по обе стороны дорог стояли люди с украинскими флагами. Они знали, что будет ехать колонна автобусов с освобожденными военнопленными, не поленились выйти и поприветствовать нас. Далее нас привезли в одну из больниц Полтавы, накормили, выдали вещи первой необходимости, среди которых одежда, телефон и т.д.
Сейчас я на лечении в одном из медучреждений на Полтавщине. Состояние моего здоровья гораздо хуже, чем я ожидал. У меня, как говорится, целый букет болезней, среди которых хронический гастрит на стадии обострения, неалкогольная жировая болезнь печени, гастроэзофагеальная рефлюксная болезнь (ГЭРБ) – болезнь пищеварительной системы человека, хронический простатит на стадии ремиссии и т.д.
Comments